ПОВЕСТИ О ПАНДЖИ В СОСТАВЕ МАЛАЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Особого внимания заслуживает вопрос о знакомстве малайцев -в раннемусульманское время с яванскими по происхождению повестями о Панджи. Хотя установить названия известных в ранне-мусульманский период повестей этого круга нам и не удастся, воздействие их на древнейшие хроники было столь значительным, что позволяет реконструировать тип и отчасти сюжет той из них, которая была известна автору хроники, а также одну из важных функций повестей о Панджи в малайской литературе XV в.

«Повесть о раджах Пасея» содержит рассказ о любви маджа-пахитской царевны Раден Галух Гемеранчанг к сыну пасейского султана Туну Абд аль-Джалилу. Ряд мотивов, встречающихся в этом рассказе, привлекает внимание своим сходством с произведениями о Панджи.

Прежде всего в них регулярно встречается сам титул «раден галух», присоединяющийся то к имени главной героини — Чандры Кираны, то к именам других царевен. Далее, мотив отправки художника, который должен нарисовать портреты чужеземных царевичей (царевен), из которых героиня (герой) выберет себе жениха (невесту) представлен в яванско-балийском произведении о Панджи— «Малат». Несколько необычный мотив брачной поездки самой невесты в страну возлюбленного находит аналогию в типичной для сочинений о Панджи ситуации поисков Панджи Чандрой Кираной. Особенно близкую аналогию данному мотиву «Повести о раджах Пасея» дают эпиюды из «Повести о Найя Кесуме» и «Повести о Чаранге Меса Гамбира», в которых Чан-дра Кирана под видом странствующего рыцаря приплывает на Сумагру. Наконец, рассказ об убийстве царевича Абд аль-Джалила, тело которого было брошено в море, и о жестоком наказании убийцы (султана Пасея) весьма напоминает эпизоды из «Повести о Чекеле Ваненг Пати», повествующие о враждебном отношении к Панджи правителя Соча Винду и о постигшей его каре.

Если эти наблюдения верны, то можно предположить, что малайцы были знакомы с сочинениями о Панджи уже к концу XIV в. На самой Яве древнейшие свидетельства об их популярности датируются примерно тем же временем. Таким образом, можно предположить, что сказания о Панджи весьма быстро проникли из яванской литературы в малайскую.

Несомненное влияние «романов» о Панджи прослеживается в «Малайских родословиях» (MP).

На это влияние указал в свое время голландский ученый X. Н. ван дер Тююк. Позднее X. Хойкас отметил, что один из эпизодов MP (гл. IX в версии У) особенно насыщен мотивами как повестей о Панджи, так и сказания о Дамаре Вулане (что, по-видимому, более проблематично). В начале этого эпизода повествуется о царевиче из расположенного на Калимантане государства Танджунг Пура, потерпевшем кораблекрушение и выброшенном на берег Явы. Там его нашел и выходил мастер, изготовлявший пальмовое вино. Впоследствии маджапа-хитская царевна избрала себе юношу в мужья и сделала его батарой (государем) Маджапахита. Во второй половине рассказав сообщается о сватовстве малаккского султана Мансур-шаха к дочери нового батары.

Упомянутый эпизод из MP, как мы увидим, не только подтверждает популярность сказаний о Панджи в Малакке, но и свидетельствует о том, что эти сказания были настолько адаптированы средой малайских литераторов XV—XVI вв., что автор свободно комбинировал их мотивы, выражая промалаккскую государственную концепцию о родственных связях местных правителей с владыками Маджапахита и даже определенном приоритете первых.