О СОСТАВЕ МАЛАЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ КОНЦА XIV-НАЧАЛА XVI в.

«Повесть о раджах Пасея» и «Малайские родословия» — первая в косвенной форме, а вторые часто и в прямой — содержат указания на знакомство их авторов со многими произведениями малайской литературы раннемусульманского времени. При этом существенно, что литературные данные обеих хроник в значительной степени совпадают и, следовательно, состав малайской словесности, реконструируемый на их основе, может быть с достаточной уверенностью распространен на весь раннемусульманский период, ибо ПРП фиксирует его начальный период, a MP — конечный.

Остановимся подробнее на историко-литературных сведениях, которые содержатся в ПРП. Недавно Л. Бракел обратил внимание на то, что в военных описаниях ПРП заметно влияние «Повести о Мухаммаде Ханафии». Учитывая, что малайская версия этой повести, скорее всего, сложилась в Пасее в конце XIV в., ее воздействие на ПРП можно считать вполне вероятным. В то же время данные ПРП, в свою очередь, подкрепляют датировку Л. Бракела.

Два описания из второй части ПРП, возможно, восходят к другому литературному источнику — «Повести об Амире Хамзе», которая, как и «Повесть о Мухаммаде Ханафии», была переведена с персидского. Первое из них — очередной рассказ о силе царевича Туна Браима Бапы, наблюдавшего за схваткой двух борцов. Когда эта схватка закончилась безрезультатно, один из борцов сказал царевичу:

«„О господин мой, если бы не страшило меня обвинение в измене, я померился бы силой и с вами". Услыхав те слова Си Пахат Путара, царевич усмехнулся, отложил сеть и вышел на берег. Потом он сел, вытянув ноги, и приказал Си Пахату Путару оторвать их от земли. Тот стал приподнимать ноги Туна Браима Бапы, однако же не только приподнять — сдвинуть их с места не мог, хотя так напрягался, что из всех его пальцев закапала кровь. А Тун Браим Бапа лишь шевельнул ногой, и Си Пахат Путар кубарем полетел наземь, словно древесный листок, сорванный ветром» ).

Р. О. Уинстедт относил к числу источников ПРП еще несколько литературных произведений. По его мнению, содержащиеся в повести мотивы царевны, явившейся на свет из ствола бамбука, а также ненависти султана Ахмада к сыну, в которого по портрету влюбилась маджапахитская принцесса, указывают на знакомство автора с малайской версией «Рамаяны». Описание бегущих женщин (в действительности лишь одной женщины), наспех одетых и не успевших причесаться, восходит к пьесам на мотивы «Махабхараты», а имя одного из персонажей — мегат Скандар — «свидетельствует о том, что легенда об Александре была известна в Пасее в XIII в.».

Как ни соблазнительна гипотеза о влиянии всех этих сочинений на ПРП, основания для нее все же слишком слабы. После работ голландского исследователя Я. Раса мотив «царевны из бамбука» уже не может считаться достаточным аргументом для установления связи с «Повестью о Сери Раме». Не менее точные аналогии к описанию «бегущих женщин» и более точные к мотиву «влюбления по портрету» обнаруживаются в повестях о Панджи (см. ниже). Имя «Скандар» — недостаточное основание для вывода о знакомстве Пасея XIII в. с легендой об Александре; повесть о нем была переведена в Пасее лишь в начале XV в. Интересно, что все упомянутые Р. О. Уинстедтом сочинения стали, по-видимому, известны в XV в. и в Малакке.

В MP, в частности, рассказывается, что знаменитый флотоводец Ханг Туах в юности, мерясь силами со сверстниками, закатывал, бывало, рукава и презрительно восклицал: «Ну-ка, Лаксамана, сразись со мной!», за что и был прозван Лаксаманой (впоследствии это прозвище стало официальным званием малайских адмиралов). Судя по той же хронике, смотритель слонов малаккского султана носил титул Сери Рама.