Эволюция малайской историографии

Второй этап эволюции малайской историографии отражен уже знакомыми нам «Малайскими родословиями» и «Повестью о раджах Пасея», где, несмотря на более раннюю, чем у «Повести о Банджаре», дату создания, разложение исконного мифа зашло дальше, чем даже в дворцовой версии последней, и где удельный вес его в структуре хроники также не столь велик. Тем не менее обе эти хроники, так же как и «Повесть о Банджаре», синтетические по характеру, рассказывающие о династии, а не об отдельном правителе и демонстрирующие как обособленный, так и интегрированный типы связи повествовательных единиц, еще не содержат дат. Лишь в версии У «Малайских родословий» отмечается длительность того или иного правления—черта, вновь исчезающая в редакции Туна Сери Лананга, где к тому же больше места отводится мифологическому «введению». В обоих отношениях джохорская историография на первых порах делает некий шаг назад по сравнению с малаккской.

Примерно этот же этап отражает так называемая «Сиакская хроника», первая часть которой содержит одну из версий «Малайских родословий», а вторая посвящена в основном событиям в Джохоре и Сиаке (Восточная Суматра) в XVIII в., но «довольно далеко заходит в XIX в.», а также «Повесть о Патани» — созданная на рубеже XVII—XVIII вв. хроника се-веромалаккского султаната Патани. «Повесть о Патани», составленная из разнородных по времени написания и содержанию частей, открывается не «мифом о происхождении», а легендой, рассказывающей об основании Патани и объясняющей значение этого топонима. «Миф о происхождении» излагается в ней в нескольких строках, завершающих основную первую часть, в обычной искаженной форме (царевич, явившийся из ствола бамбука, женится на «пенорожденной» царевне. Рассказ о событиях в повести, будучи довольно достоверным, лишен как дат, так указаний на число лет, которые царствовал тот или иной правитель, а повествовательная часть слагается из обособленных гновелл, подобных хабарам, и по стилистической отточенности и. психологизму не уступающих «Малайским родословиям», возможно послуживших образцом для ее автора.

Существенные изменения в малайской историографии, знаменующие собой третий этап ее эволюции, наблюдаются в «Повести об Аче» (создана между 1607 и 1636 гг.) —первом и наиболее ярком образце панегирической хроники, в центре которой — жизнеописание одного правителя, ачехского султана Искандара Младшего. Начинается «Повесть об Аче» как будто с обычного «мифа о происхождении». Два брата, потомки Искандара Двурогого, женятся на небесной нимфе и «царевне из бамбука» (эта :женитьба в хронике непосредственно уподоблена браку Дасараты — отца Сери Рамы — и Мандудари). Затем их дочь и сын, в свою очередь, вступают в брак, и от них ведет начало род правителей Аче. Однако это мифологическое «введение» кажется обычным лишь на первый взгляд. Во-первых, мотивы, восходящие в нем к исконному «мифу о происхождении», перепутанны, обессмысленны и дополнены историей о небесной деве и похищении ее платья, не встречающейся в других малайских хрониках. Во-вторых, брак с «царевной из бамбука» мотивирован тем, что, когда Аллах желает заявить свою милость отпрыску царского рода, Он дает ему в жены даревну, чей род восходит к Вишну,— вариант мусульманской формулы, сопровождающей в том или ином виде описание в хронике каждого правления и представляющей собой в конечном счете парафраз, одного из хадисов, цитируемого в «Короне царей». Кроме того, царевич, который женится на небесной деве, призывает ее смириться со своей участью, ибо в ней проявился замысел Аллаха, исток которого лежит в предвечности,— явный суфийский мотив, обнаруживаемый, в частности, в учении Ибн аль-.Араби о Неизменных Сущностях. Так разрушенный и десемантизированный миф, занимающий ничтожную часть текста, впитавший индуистские и ближневосточные мотивы и призванный обеспечить «связь времен», получает завершающую мусульманскую интерпретацию.