Чудовищный повелитель Менгады

Иначе строятся любовные отношения протагонистов в «Повесга о Чекеле Ваненг Пати» и других произведениях о Панджи, где в обличье «низкого» персонажа предстает сам Раден Ину. На смену откровенному «неотступному напору» торжествующего любовника в них приходят хорошо знакомые нам по европейскому рыцарскому роману или мусульманской романической литературе скрытые от посторонних глаз томления, хранимые «в сердце своем» любовные признания и мольбы, а главное — сдерживаемые порывы чувств тайного вздыхателя.

Вот, сразив раксасу, похитившего Чандру Кирану, Чекел Ваненг Пати провожает царевну через джунгли в Даху, неприметно любуясь ее поступью, изящной, точно «подрагивание на ветру ветки ангсоки». Весьма условно выписанный лес на каждом шагу являет ему все новые символы любовной страсти (индийцы сказали бы «возбудителей» эротической расы): благоухают цветы, томительно гудят пчелы, и Чекел уже готов отдаться ее порыву, но усилием воли перебарывает себя и лишь заботливо приказывает слуге: «Братец Астра Джива (Семар.— В), ступай наломай веток и приготовь для царевны ложе. Здесь во множестве водятся тигры». А потом проводит подле царевны бессонную ночь, лишь изредка разрешая себе взглянуть на нее.

Вот чудовищный повелитель Менгады, нарушив все нормы придворного этикета, сватается к Чандре Киране. Царевна умоляет Чекела не покидать Даху, прозрачно намекая на свои чувства к нему: «Ты не умрешь в Дахе одиноким, будет кому последовать за тобой в смерти»,. Слыша эти слова, Чекел забывает на миг о том, что они на людях, и во власти любовного опьянения восклицает:

«О дыхание жизни моей, о госпожа и повелительница, о богиня цветов, верно, ты меня и вправду любишь, если желаешь умереть вместе со мною, злосчастным. О моя благородная владычица, о червонное золото мое, позволь мне взять тебя на руки". С теми словами он было уже поднялся с места, однако Астра Джива тотчас ухватил его за край поясного платка и молвил: „Да ты никак пьян, почтеннейший Чекел. Должно быть, ты совсем обезумел, раз ведешь себя точно влюбленный". Чекел Ваненг Пати улыбнулся и, оглянувшись, ответствовал: „Что-то очень уж, братец, кружится у меня голова, совсем я давеча захмелел". Сказав же так, смущенно поглядел на царевну и, вновь улыбнувшись, молвил: „О госпожа, позволь мне удалиться, ибо я до беспамятства пьян"».

Такого рода «сдерживания чувств», перемежающиеся всевозможными подвигами, которые несколько напоминают рыцарские свершения во имя дамы (так завязываются в один узел военная и любовная темы, и Чекел готов завоевать всю Яву, чтобы встретиться с возлюбленной, ибо «умереть легче, чем терпеть любовные муки» ), суть самый «нерв» партии влюбленного в повести. Период же тайных воздыханий, когда Раден Ину в обличье «обитателя лесов» Чекела Ваненг Пати покорил сердце Чандры Кираны,— ее смысловой центр. Не случайно именно от него повесть получила свое название.

Соответственно изменению партии влюбленного меняется и роль возлюбленной. Из персонажа «страдательного» во всех смыслах этого слова она становится активным началом любовных перипетий повести, тайно поощряя своего избранника, храня ему верность, бесстрашно отправляясь на его поиски. Подобное развитие темы позволяет автору «Повести о Чекеле Ваненг Пати» продемонстрировать не только мужской, но и женский вариант деятельного куртуазного поведения, в то время как невозможность для протагонистов прямо выразить свои чувства (причиной тому служат для героя его низкий социальный статус, для героини — сами нормы яванского этикета) позволяет ему пронизать повесть стихией иносказательности, которая составляет основу «науки любви» в ее второй ипостаси.