Алааддину было «принято» подносить книги

Р. О. Уинстедт, полагавший, что не названный по имени правитель — это не кто иной, как последний малаккский султан Махмуд, датировал повесть малаккским временем, однако отмечал, что «такие эпитеты могли быть отнесены и к султану Аче». Последнее представляется более вероятным, так как мало схожий, например, с восхвалением джохорского султана Алааддина из «Малайских родословий» панегирик из «Повести о Берме Шахдане» довольно сильно напоминает прославление ачехского государя Искандара II из «Сада царей» Нураддина ар-Ранири.

О том, что Алааддину вообще было «принято» подносить книги, свидетельствует не только «Наука о женщинах», но и «Корона царей», также посвященная ему. Не против ли повестей типа «Хикаята о Берме Шахдане», которые, возможно, благосклонно принимал султан-подвижник, была направлена процитированная инвектива из «Короны царей»?

Пожалуй, наиболее веские доводы в пользу широкой известности в Аче одновременно суфийских сочинений и синтетических волшебно-авантюрных хикаятов обнаруживаются в «Повести об Аче» и историческом разделе «Сада царей». Оба источника в описаниях различных придворных церемоний, приемов и бракосочетаний постоянно прибегают к изобразительным клише такого рода хикаятов, так что, читая иные их страницы, нелегко отделаться от чувства, что перед нами не хроника, а, скажем, «Повесть об Индрапутре». К тому же основатели ачехской династии носят «хикаятные» имена Индра Шах и Hyp Камарайн (Свет Двух Лун), а в династийном мифе, излагаемом в «Повести об Аче», представлен мотив похищения героем волшебных одежд небесной девы, прилетевшей купаться к пруду, и женитьбы на ней, который широко распространен в малайском фольклорном и литературном романическом эпосе, например в «Повести о Малиме Демане» и в «Повести об Индрапутре» у но совершенно нехарактерен для малайской историографии.